Синдромы, болезни и фантомы, которые заставляют верить в необъяснимое

Призраки, двойники и вампиры – вечные спутники человеческих страхов. Но что, если ключ к этим сверхъестественным явлениям лежит не в загробном мире, а в тайниках нашего собственного мозга, в странных болезнях и пограничных состояниях сознания? Журналистское расследование приоткрывает дверь в мир, где психиатрия и неврология встречаются с городскими легендами, заставляя пересмотреть саму природу «паранормального».

В наш просвещенный век, пронизанный лучами науки, тени прошлого кажутся призрачными и нереальными. Мы гордимся технологиями, объясняем законы мироздания и смеемся над суевериями предков. Но тихий шепот необъяснимого продолжает звучать. Сообщения о встречах с привидениями, леденящие душу истории о двойниках-предвестниках смерти, леденящие кровь рассказы о вампирах – они не исчезли. Напротив, в эпоху интернета их стало только больше. Это заставляет задуматься: а что, если за всем этим стоят не выдумки или обман, а некие реальные, пусть и аномальные, явления? Является ли сверхъестественное лишь игрой нашего воображения или же оно имеет под собой куда более осязаемую, хоть и странную, почву?

Обратимся сначала к самым распространенным «обитателям» потустороннего мира – призракам. Что, если классическое «мелькнуло что-то с краю глаза» или подробное описание давно умершего родственника, сидящего в кресле, – это не контакт с иным миром, а специфическая реакция нашего организма? Оказывается, медицина знает феномен, который можно смело назвать фабрикой самых настоящих, с точки зрения восприятия, «призраков».


Речь идет о синдроме, названном в честь швейцарского натуралиста, чей дед в преклонном возрасте начал рассказывать о потрясающих, ярких и детализированных видениях. Старик видел людей, животных, здания, целые сцены из жизни, которые были абсолютно невидимы для окружающих. При этом сам он сохранял ясность ума и прекрасно понимал, что все эти картины – лишь игра его разума. Именно эти наблюдения и легли в основу описания уникального состояния, позже названного в честь его внука.

Люди, сталкивающиеся с этим синдромом в наше время, зачастую также осознают нереальность своих видений. Но представьте, каково было человеку несколько столетий назад, когда медицинских объяснений не существовало! Внезапно являющиеся в комнате покойные родственники, незнакомцы с искаженными, демоническими лицами, показывающие огромные зубы, корчащие гримасы – все это казалось прямым вторжением потусторонних сил. Эти фантомы могли быть настойчивыми: появляться по нескольку раз в день, менять выражение лиц и даже одежду. Они могли представать в натуральную величину или быть миниатюрными, словно лилипуты.

Призрачными бывают не только люди. В поле зрения могут врываться животные: например, коровы, пасущиеся на заснеженном поле, которых, как выясняется, нет и в помине. Одна пожилая женщина с негодованием жаловалась соседке на жестокого фермера, оставившего скот на зимнем холоде, и лишь ответ подруги – «поле абсолютно пустое» – отрезвил ее. Мозг достраивал картину, подменяя реальность. А чего стоят истории о мартышках в синих пальто и красных шляпах, резвящихся во дворе, о шествующих торжественным маршем трубочистах-лилипутах или о танцующих детях с головами-пионами! Калейдоскоп образов, генерируемый сознанием, безграничен.

Ученые связывают проявление этого синдрома, как правило, с ухудшением зрения – начальной стадией катаракты, глаукомой, возрастными изменениями. Преобладающая теория гласит: когда зрительный канал получает меньше информации из внешнего мира, мозг, не терпящий пустоты, начинает «включать» собственные резервы, генерируя изображения из памяти, фрагментов снов и подсознательных образов. Это попытка компенсировать дефицит стимулов, которая, однако, принимает порой весьма причудливые формы.

Но не все так однозначно. Существует и альтернативная, очаровательная для любителей мистики гипотеза. Согласно ей, синдром не имеет прямой связи с ухудшением зрения. Возможно, эти люди просто начинают видеть то, что скрыто от других. Наше обычное зрение «забито» образами физического мира, создавая своего рода шумовой заслон. А при определенных изменениях в восприятии этот заслон ослабевает, и человек начинает различать картины из параллельных миров или иных слоев реальности. Яркие, детализированные, они проецируются на нашу действительность, создавая феномен призраков. Интересно и то, что среди людей творческих профессий – художников, писателей, музыкантов – процент сообщений о подобных видениях статистически выше. И ключевой момент: этот синдром не является психическим расстройством. Человек, видящий у себя в гостиной изящную даму в платье прошлой эпохи или ухмыляющегося гоблина, может быть абсолютно психически здоров. Просто его мозг решил устроить ему персональное кино.

Однако среди всех фантомов есть особая, самая пугающая категория – двойники. Встреча с собственной призрачной копией во все времена и во всех культурах считалась дурнейшим предзнаменованием, вестником неминуемой смерти или страшных бед. Это не просто призрак – это отражение тебя самого, вышедшее из-под контроля.

Одна реальная история рассказывает о женщине, вернувшейся домой после похорон мужа. Открыв дверь, она столкнулась лицом к лицу… с собой. Своей точной копией, которая вскоре растворилась. Но это был только первый визит. Двойник стал возвращаться вновь и вновь, превратившись в постоянного, нежеланного спутника. «С каждым ее появлением я чувствовала, как нарастает леденящая тревога, будто жизнь вытекает из меня, – делилась женщина. – А когда она исчезала, возвращалось тепло. Возможно, это был сигнал моего истощения: стоило мне лечь и уснуть, как видение пропадало». Другие, измученные такими визитами, впадали в ярость и пытались физически атаковать своих фантомных копий. Психологи и неврологи не исключают, что некоторые случаи самоубийств могут быть трагически связаны с этим феноменом: в отчаянной попытке уничтожить своего двойника-мучителя человек убивает себя.

Современная наука видит в двойниках сложный неврологический сбой. Исследования позволяют предположить, что такие видения могут быть редким побочным эффектом некоторых форм эпилепсии или результатом повреждения определенных областей мозга, в частности затылочной и височной долей, ответственных за обработку зрительной информации и формирование восприятия собственного «я». Мозг, грубо говоря, «расщепляет» образ самого себя и проецирует его вовне как независимый объект. Получается, что двойник – это не пришелец извне, а самый что ни на есть внутренний, вывернутый наизнанку продукт нашей собственной нейронной активности.

А как же быть с еще одним архетипом сверхъестественного – вампиром? Оказывается, и здесь грань между мифом и реальностью призрачно тонка. Тысячи людей по всему миру в той или иной форме отождествляют себя с этим образом. В клинической психиатрии вампиризм признается специфическим расстройством, для которого характерна патологическая тяга к крови, часто переплетающаяся с сексуальным возбуждением и мрачным любопытством к смерти. Некоторые из этих людей наносят себе порезы, чтобы пить собственную кровь, другие могут испытывать непреодолимое влечение к виду чужой. Известны случаи, когда подобное поведение приводило к тяжелой анемии, требующей регулярных медицинских переливаний.


Откуда же взялся этот древний и живучий миф? Одна из наиболее убедительных научных гипотез связывает его с редким генетическим заболеванием – порфирией. При этой болезни нарушается синтез гемоглобина, что приводит к тяжелой анемии, истощению и повышенной чувствительности к солнечному свету. Под воздействием ультрафиолета в организме больного начинается распад гемоглобина, что вызывает сильнейшие боли и поражения кожи. В попытке облегчить свои страдания и восполнить дефицит в крови больные могли инстинктивно стремиться к потреблению крови (хотя с медицинской точки зрения это бесполезно). Бледная, изможденная кожа, истощение, боязнь света, возможно, усугубленные психическими изменениями на поздних стадиях болезни, – все это идеально ложится на классический портрет вампира. Исторические хроники, описывающие «живых мертвецов» или людей, страдавших от «проклятья», вполне могли фиксировать случаи тяжелых форм порфирии.

Итак, получается, что целый пласт сверхъестественного можно аккуратно разложить по полочкам современной науки? Синдром, порождающий призраков, неврологический сбой, создающий двойников, редкая болезнь, давшая почву мифу о вампирах… Кажется, тайна вот-вот будет окончательно разгадана, а мир станет скучнее.

Но не торопитесь прощаться с чудом. Наука, объясняя механизмы, далеко не всегда может объяснить содержание и контекст. Как быть с историями, когда человек, впервые попав в незнакомый дом, детально описывает призрак, а потом выясняется, что он до мелочей соответствует облику прежней хозяйки, трагически погибшей в этих стенах? Никакой синдром не может дать доступ к конкретной информации, которой не владеет видящий. Как объяснить коллективные видения, когда одно и то же призрачное явление наблюдают одновременно несколько независимых свидетелей? А синхронные сны, предупреждения, вещие сны о событиях, которые позже сбываются?


Объяснив одни механизмы, мы натыкаемся на новые, еще более глубокие загадки. Возможно, наш мозг – не просто биологический компьютер, генерирующий галлюцинации при поломке. Возможно, он является сложнейшим приемником, способным в особых состояниях – при болезни, стрессе, между сном и явью – настраиваться на волны иного порядка, считывая информацию из общего поля памяти или касаясь тех слоев реальности, которые для обыденного сознания закрыты. Синдромы и болезни в этом случае выступают не как опровержение потустороннего, а как странные, болезненные ключи, случайно открывающие дверь, которая обычно заперта.

Мир непознанного не исчезает под натиском науки. Он трансформируется, становясь еще более сложным и многогранным. Грань между внутренним и внешним, между мозгом и духом, между галлюцинацией и видением оказывается поразительно тонкой. И именно в этой зоне неопределенности, на самом краю известного, продолжает жить вечная, манящая и пугающая Тайна.